Взрослый 12+ балет про любовную жизнь Клеопатры. Без лишних подробностей история повторяется: сначала приходит мужественный Цезарь (Сергей Глух, ноги божественны и волосаты) и они обнимаются, затем его окружают и убивают. Затем приходит бодрый Марк Антоний и они снова обнимаются, затем его загоняют и закалывают. В перерывах между объятиями и убийствами красиво танцуют амазонки, пастухи, купальщицы.

Я не представляю, как можно в 2016 году ставить такой балет. Всё надёргано из классики, ни одного нестандартного жеста. Музыка — классика для тех, кто воспитан на поп- и рок-, с огромным трудом не срывается в ритм. Оформление сцены... белорусское, традиционное для академического музыкального театра. Медина Алиева, вероятно, сделала что-то традиционное для Азербайджана, но это всё нормально бы выглядело году в пятьдесят шестом, в лучшем случае. Пуанты ради пуантов, движения женским тазом ради красоты. Как будто галочки проставили возле обязательных для балета пунктов, но без понимания, что и зачем. Весь спектакль ждал отголосков современного балета, нарушения симметрии, неожиданных движений, бодрящих поворотов сюжета.

Танцоры очень хороши. Сергей Глух как вышел на сцену, со своими накачанными ногами, и сразу было ясно, кто тут Цезарь. Елена Германович, разумеется, бесподобна в роли Клеопатры. Ещё бы ей было, что танцевать. Других исполнителей немного, можно было оценить каждого и каждую. Особенно понравилась неназванная китаянка, которая танцевала с таким нескрываемым удовольствием, что заражала и меня на эти минуты.

Первую, наверное, половину спектакля я ничего не понимал. Красивая девушка поёт испанское «я Бога молю», произносит слова о любви о обожании, на фоне кривляется парень — явно автор этих слов, иногда адресат, он безмолвен, — и при этом в голове вертятся статьи про вознесение женщины на пьедестал как форму насилия.

Очередной спектакль Юры Дивакова укладывается в формат «крестового похода»: он основан на невероятно древнем тексте без очевидного смысла, который понять одновременно невозможно и каждый понимает по-своему. Сцена снова насыщена символами: капающая с потолка кровь, длинный стол, помещающий зрителей на место сотрапезников и бесконечно их отдаляющий, непонятные аквариумы. Речь фрагментарна и безэмоциональна, но со взрывами и неестественными переходами, с повторами, повторами, повторами: три раза для успешного колдовства.

Наконец, пожар рыжих волос Марты Голубевой и её образ как воплощение всех метафорических женщин в религии. Она в этой пьесе отвечает за возвышенное, за духовную часть любви, за субъект. Эльдар долгое время проводит в медиаэкране, танцуя и кривляясь, он эпатирует публику — и та долго ругается на него, уходя со спектакля. В нём сконцентрирована плотская сторона, он предельно телесен, он ест плоды чёрт знает чего, его тянет к женщине, для него всё — объекты желания. Слова у мужчины и женщины похожи до смешения, не важно, кто что говорит: в финале они объединяются в серии статичных полурелигиозных картин.

А затем я вспоминаю свои мысли из начала спектакля про насилие, потому что за внешними атрибутами любви наполнение не поспело, и относясь друг к другу как к объектам, персонажи заканчивают совсем не так, как предполагала песнь.

Либретто спектакля нам выдали при входе, и там та же история, что в википедии, пересказ сюжета от первого до последнего действия. Читать его смысла не было, это же не драматический театр: самое интересное заключено в интерпретации и в ощущениях от действия.

Актёры играют детей, которые в гротескных костюмах изображают взрослых. Они голодны и едят траву в поле — но в отсутствие травы по заветам Марии-Антуанетты приходится есть пирожные. Блаженная девочка Бланк рассказывает про Стефана, который принял бородатого мужика за Иисуса и собирает крестовый поход. Новая весёлая игра во взрослых — какой ребёнок может устоять? Слово за слово — и вот дети выходят из города, оставляя за спиной горящую церковь.

Каждое действие выбивает из колеи: чудовищные костюмы: зачем? Ужасный скрежет из колонок, заставляющий вздрагивать, гротескный половой акт, утрированные беседы за столом, театрализованное подземелье церкви. Странно для взрослого — но, пожалуй, очень близко к ощущениям детей, которые ещё не знаю причин и принципов, но ощущают происходящее вокруг по-своему. Гром — не разряд тока в небе, но пугающий шум, а родители занимаются какой-то смешной фигнёй. Весь спектакль собран из детской игры, но не умильного копошения в песочнице, как сейчас принято, а переосмысления реальности.

Взрослые актёры играют детей, которые играют взрослый сюжет про детей, которых увлёк взрослый нарратив про крестовые походы. Глубина вложенности смыслов порождает абсурдные образы — и одновременно даёт почувствовать, почему обещание святого похода захватило детей. Дальше от этой всей взрослой фигни, какая разница, где есть траву, — дома или в горах, святой кубок на горизонте — обещание вечной игры.

Полный сценарий пьесы опубликован в интернете, поэтому было интересно посмотреть, как постановщик Дмитрий Богославский его интерпретировал, на чём сделал акценты.

Николай из Подольска всё так же сидит в отделении полиции, его допрашивают трое полицейских — но вопросы от протокольных быстро съезжают в абсурд: «назовите численность населения Подольска», «какого цвета входная дверь». Это перемежается странными танцами и упражнениями, а из клетки отпускает ехидные комментарии гоповато выглядящий человек из Мытищ. Всё вместе экранизирует анекдот про собаку, которая не кусается, но делает больно иначе.

Полицейские ни разу не бьют задержанного, но вместо этого заставляют его жить более яркой и заинтересованной жизнью. От этого появляется мысль, что это хорошо. Хорошо, когда полиция вытаскивает произвольного человека с улицы и делает его лучше. В конце-концов, они дали достаточно разумные объяснения своим действиям. «Вот бы все были такими» — восхищаются некоторые рецензенты.

Дмитрий великолепно акцентировал, что это пьеса не только о просветлении, но и о немотивированном и неподотчётном насилии. С первых кадров на сцене ничего опасного не происходит, но видеообои транслируют ощущения всех участников процесса, и там — мясо. Кирилл Новицкий и Денис Моисейчик в роли полицейских произносят слова и делают угрожающие жесты, но главное, что транслируют их образы, — полную безнаказанность, очень хорошо знакомую по реальности. Их вежливость — это игра, о чём они сами и говорят. В любой момент спектакля они могли бы надеть на Николая (И. Веншковского, который отлично играет кадавра, неудовлетворённого морально) наручники и остаток времени тупо пиздить, и это не выглядело бы неадекватно остальной пьесе.

Так что нет, это совсем не идеальная полиция. Их методы цельнотянуты из «бойцовского клуба» Паланика, и идеализировать полицейских в спектакле могут только те, кто считает клубы в романе хорошей затеей, способной изменить мир к лучшему. Только большое количество эмпатии и опыта помогает понять, что тут что-то не то, и спасибо Дмитрию, что вытащил это чувство на первый план и не дал скатиться в подростковое обожание идеи.

Режиссёр в интервью обратил внимание на то, что в этой постановке человек из Мытищ оказывается полицейским. На первый взгляд, всё в рамках «люблю абсурд», пусть все переодеваются во всех. Если всерьёз, то получается, будто единственный соратник Николая по беде, человек, который мог бы быть его поверенным, оказывается на противоположной стороне, частью культурно-репрессивной машины. Выхода нет, полицейским оказывается каждый вокруг Николая. Любой рад осудить его, зачитать приговор личности.

Если забыть сцену со считалочкой в финале, когда сотрудники выбирают, чья очередь надевать спортивный костюм, можно представить себе более абсурдный, но вместе с тем обнадёживающий смысл переодеванию. Постоянные допросы привели человека из Мытищ к просветлению, он дошёл до критической точки, провёл время в «коконе» КПЗ и переродился в «бабочку»: такого же полицейского, несущего свет оставшимся серым людям. Рано или поздно это ждёт и Николая, и все остальных жителей Подольска, Железнодорожного, Мытищ и других городов окраины, пока все не станут полицейскими и не придадут положительный оттенок выражению «полицейское государство».

Все актёры молодцы, особенно понравилось, как использованы особенности малой сцены. Она находится в тёмном углу третьего этажа молодёжного театра, куда просто так не дойдёшь. Размер невелик, всего три ряда, но и свет, и музыка на ней великолепны, и есть несколько технических элементов, не свойственных большим сценам: например, окна на улицу, которые играют свои роли, или дверь за сцену, которая выглядит достаточно протокольно для полицейского участка. Современная сценография не выглядит чуждой для этого места.

Не понравилось заигрывание с современным театром. Вот эти слова на стене в стиле Вилисова: «прекратите аплодировать» и прочее — они же совершенно не в тему. Эксперимент ок, но переключает со спектакля. И что до этого в финале основная мысль пьесы пережёвывается тщательно и кладётся в рот каждому — это ужасно. Не детский же спектакль, все всё поняли ещё час назад. Такие моменты заставляли желать современного, постдраматического театра.

Балет понравился больше «Щелкунчика», даже в исполнении белорусов. Сюжет сказки удивил: каждое появление принцессы — праздник.

Итак, замок, принцесса уже почти совершеннолетняя (по средневековым стандартам, не будем вдаваться), к ней приехали свататься принцы. Три молодых и один усатый, исполнили свои номера, входит принцесса. И начинает танцевать. «Блин, она же балерина» — отражается на лицах всех четырёх. Сдерживая разочарование, они начинают ходить вокруг неё и отыгрывать роль: полцарства-то на дороге не валяются. Молодые дарят по цветочку, в то время как усатый её втихаря вращает.

Минуты идут, принцесса танцует, становится скучновато. Принцы давно ушли в сторонку, правители и свита тоже начинают засыпать — как внезапно! засыпает принцесса. Конец первого акта.

Прошли годы, подняли занавес, а там по лесу гуляет принц. «Отстаньте от меня со своей охотой», — говорит он свите. «Добыча уже у вас, так идите же во дворец и оставьте меня. Мне мил только балет!» Все уходят, принц кружится и прыгает. Десять из десяти.

Лес меняется, становится сказочным. Появляется спящая красавица: прекрасна, как всегда, глаза закрыты, неподалёку Фея Сирени, готовая помочь с волшебством. Принц эту сказку знает и уже спешит расколдовать принцессу, но есть одна загвоздка: её не догнать. Принцесса вслепую нарезает круги, за ней мчится принц, за ним порхает фея. Лесные нимфы провожают всех удивлёнными взглядами.

Спустя некоторое время принц начинает понимать, что если принцесса во сне так бодра, то страшно подумать, какова она будет, когда проснётся. Поэтому когда, потрепыхавшись, принцесса остановилась, принц её аккуратно поднимает и выносит в лес. Затем он возвращается. И недвусмысленно поворачивается лицом к лесным нимфам. Фея Сирени видит, что ситуация критическая, прогоняет нимф и завлекает принца за кулисы в направлении спящей красавицы.

Занавес опускается, разочарованный принц протыкает Малефисенту (которую играет парень, божественно отыгравший роль даже на поклонах), занавес поднимается — и принц понимает, что волшебный лес был сном, потому что спящая красавица спит на месте, надёжно зафиксирована, и все свидетели тоже спят. Ну, не будь дурак, расколдовал её.

То-то рада, то-то рада королевская семья! Котики пустились в пляс, волк побежал за красной шапочкой, ещё какие-то синие люди тоже выступили. Но принц и принцесса смотрят только друг на друга. Они обещают, что будут танцевать и танцевать балет, и никогда в жизни больше не будут спать! Оставшиеся полчаса они этим и занимаются.

Первый акт великолепен. Под знакомую музыку на рождественский бал идут семьи с детьми: кто аккуратно, кто прыгая по всей сцене. Затем само празднование: на удивление многоплановое, от марширующи мальчиков впереди до Мари у ёлки. Дроссельмейер из загадочного персонажа второго плана превратился в главного волшебника. Всем раздали подарки, и вот бал закончен, все устало идут домой. Щелкунчик оживает — и как раз кстати, пора биться с мышиным королём.

Это главный новогодний балет, и зрители ждут ощущения праздника. Всё было: сценография передаёт дух рождества на полную, от снежинок буквально на всём до костюмов и подарков. Безупречные танцы, но ярче всех, неожиданно, сам Дроссельмейер: он крадёт сцену с первого появления. Не только своей яркостью (насколько это возможно во фраке), но ужимками, акробатикой, фокусами. В пылу демонстрации чудес несложно забыть, что смотришь балет: но нет, это всё сложные номера. Этим балет напоминает работы Мэтью Борна, которые удивляют своею не-классичностью.

После получасового антракта мы возвращаемся к ещё одной несерьёзной сценке с мышиным королём, и затем наступает... чёртов отчётный концерт балетной школы. Пять пар кукол по очереди танцуют свои «этнические» номера, затем ещё один номер всех вместе. Затем — ну наконец-то — выходит весь ансамбль, с ними — Мари и Щелкунчик, ожидаемо прекрасные. Но ансамбль отходит в сторону и продолжается отчётный концерт, только с золотыми учениками. Сольный танец Мари, сольный танец Щелкунчика, затем они оба вдвоём, затем Мари накрывают занавеской, и снова на пару номеров возвращается праздник. А тут уже и сну конец: проявившийся интерьер комнаты Мари напоминает о грандиозном бале, который был недавно — и будто сто лет назад.

На «Щелкунчика» идут, помимо прочего, восторгаться волшебным танцем Феи Драже, но в либретто Юрия Григоровича её нет: он вынул из сказки большую часть волшебства и все до единой сласти. Осталось только ядро: Мари, Щелкунчик, снежинки, другие куклы. Постановка превращается из чуда в абстрактное упражнение в балете, и ни дети, ни взрослые не понимают, где они оказались. Разумеется, куклы танцуют великолепно, но на секундочку, где тут волшебное королевство? Мы остались сидеть на той же ёлке, только с чуть более крупными иголками.

Образцовая семья: папа, мама, брат и сестра Натали. Все немного недовольны жизнью, потому что родные болеют, но с кем не случается. Натали познакомилась с неплохим парнем в школе, Генри. Он играет джаз, курит траву и готов к ответственности. У мамы, правда, депрессивное расстройство и шизофрения, но ничего, «всё будет тип-топ». Главное, чтобы по наследству не передавалось. А то иногда плохо заканчивается.

Невероятно увидеть в Беларуси качественный мюзикл, который в 2009 собрал два Тони за музыку и Пулитцера за драму. Герои ведут себя по-взрослому (иногда пропуская совершенно обоснованное ругательство), у них серьёзные проблемы с серьёзными решениями, а с середины первого акта, когда Генри приходит в гости к Натали и все поют, как они отлично заживут, в спектакль «проваливаешься»: дыхание учащается, глаза раскрываются, за персонажей переживаешь. Рок-доктор Мэдден отличный: ожидаешь, что он оправдает свою репутацию соответствующими номерами, но он реально самый здравый человек во всём спектакле, ему веришь, потому что больше некому. Второй акт традиционно пожиже, шаблонов становится чуть больше, но адекватность сюжета всё равно радует.

На русский язык мюзикл перевели весной этого года, и перевод хороший, вплоть до междометий. «Хей» и американские имена немного коробят, но привыкаешь. Сложнее привыкнуть к исполнительнице главной роли мамы, Светлане Мациевской. У неё слишком глубокий, оперный голос, и не хватает пластичности. Она как будто попала в мюзикл из какой-то другой оперы. Остальные хороши: Артём Пинчук в роли брата прыгает по сцене, как акробат, Александра Войцехович и Дмитрий Якубович очень правдоподобно страдают от семейных проблем как сестра и отец, а доктор Александр Осипец будто центр гравитации для всего действия.

Главная проблема этого спектакля — зал. Дом культуры профсоюзов очень стар, с узкими и жёсткими креслами, небольшой сценой и устаревшими колонками. Несмотря на присутствие звукорежиссёра, со звуком были большие проблемы: слова актёров часто забивала музыка и приходилось вслушиваться изо всех сил, басы ухали чуть больше, чем полагается, а одна из правых колонок вообще потрескивала. Рок-музыка предполагает сцену чуть темнее и больше, а так это выглядит будто рок-концерт в сельском ДК. Добавить сюда странный запах соседа слева, и просто чудо, что мюзикл захватил.

Семья в Рогачёве. Мать старается, как может. Старший брат Коля теряет работу, но слишком горд, чтобы искать справедливости. Младший, Андрей, готовится к поступлению в минский вуз, но не верит, что пройдёт на бюджетное. Его друг выбирает велосипед и сторону России в телевизионной войне. Таня пытается намекнуть Андрею, что со встречами пора завязывать. Все они солдаты в гибридной войне, и с первого кадра понятно, что будут жертвы.

Воспоминания неизбежны, и чем их меньше, тем менее токсичным было ваше окружение в детстве. Декорации буквально достают из-под земли, и суть очевидна: это родная земля. Поешь борща из землицы, вот твой кофе, чего же ты не ешь пирожное, я уезжаю и возьму родной землицы в дорогу. В середине братья выкапывают могилу — и земля приобретает ещё одно значение, становится могильной. А поскольку «правда жизни» на сцене ассоциируется с чернухой, залезть в могилу может каждый, и готовишься ко всему. Видимо, поэтому развязка уже не трогает: наученный русскими фильмами, представляешь худшее.

Действие происходит в белорусской провинции, но разговоры все о России и об Украине. «Работа в России — значит отличная?!» — горячится старший брат, устроившийся в украинскую армию. Отношение белорусов к Украине и украинцам чудовищно похоже на отношение русских, кто смотрит телевизор. Там убивают людей и все бегают абсолютно голые, даже на заработки приезжают в Беларусь. Едешь туда — значит, едешь умирать. Конечно, всё не так, и спектакль как бы опровергает все ожидания: Коля жарит шашлык и, вроде, в безопасности, несмотря на мрачные предзнаменования.

Понравилась близость актёров к зрителям: все сидят в четыре ряда полукругом вокруг небольшой белой сцены. Метафора с землёй глубока, и её использование в спектакле и смешит, и пугает. Некоторые ностальгичные детали пробирали: например, неуклюжая интонация матери при чтении письма с тыла. Видеоряд из ассоциативных гифок — красиво и не перетягивает внимание, потому что знаешь, что ничего важного там не покажут.

Но есть две важные проблемы, которые не дают насладиться спектаклем: во-первых, он чудовищно устарел. «Убивает не война, убивает пропаганда»: будто политическое высказывание в блоге, которое в 2016 могло казаться острым, но теперь просто наивно. Во-вторых, форма драматического исполнения даже мне кажется устаревшей. Я не хочу смотреть, как люди страдают в отведённое время, я хочу страдать сам.

Стандартный концерт классической музыки, как его ожидаешь: небольшая филармония в чудесном зале а-ля собор, стулья в ряд, рояль. Бах на затравке: миленько. Но когда включили Гайдна, я понял, что это мой автор: постоянно нарушает ожидания, экспериментирует со всем: делает «волны», включает ложные финалы, берёт стандартные шаблоны и изгибает их, каждую минуту что-то новое.

Павел Любомудров экспрессивно дирижирует и мог бы добавить измерение музыке — но, увы, его закрывал огромный рояль. Гостем концерта был известный пианист Станислав Соловьёв, и над ним, казалось, тряслись все организаторы — до того, что половина номеров была его сольными выступлениями. За густую совковость отвечала девушка-конферансье. Каждый номер предварялся не только объявлением автора и композиции, но и толстым слоев восхваления всех участников: кто где учился и выступал, сколько наград получили, насколько чудесно они играют и как восторжены их слушатели. После такого вступления и играть не нужно: похлопали, согласились и разошлись. Это как... Ну, представьте, перед каждой сценой балета будет выходить конферансье и представлять каждого танцора с его биографией. Юля говорит, это нормально для классической музыки, но всё равно дикость.

Особенностью игры Станислава для меня стала его ярость. Он бьёт по клавишам так, как будто видит в каждой могилу всех его мечт. Лёгкие этюды Баха выглядят под его руками очень неуместно, зато музыка Шуманна идеально подходит. Так и представляешь широкие, грозные и вместе с тем тягучие потоки лавы, в которые складываются звуки рояля. Затем Станислав сыграл вальс Листа — и не хотел бы я оказаться в комнате, где танцуют такой вальс, в духе слэма. Однако профессионализм исполнителя как нельзя лучше был заметен в более сложных местах этого вальса, где сталкивается всё: тишина и громкость, скорость и размеренность. Слэм, что и говорить.

Даже на «бис» вышел один лишь Станислав — и исполнил что-то неплохое одной левой. А жаль — я пришёл на «Метаморфозы», небольшой оркестр с приятным исполнением. Невыдающимся, на мой взгляд, но отлично передающим нюансы музыки, которую исполняют. Они дважды брали Гайдна, и благодаря им я вообще его узнал, выделил из массы классических композиторов. Спасибо им.

Это пиздец.

Как можно было «голубого щенка» начинить пропагандой нетерпимости и насилия — я не понимаю. Во втором отделении сам щенок оскорбляет другого персонажа за непохожесть и попытку исполнить свою мечту, клеймит неприятными словами и изгоняет из группы. И все ликуют!