(Молодёжный театр Беларуси, 9.04.2019)

Саша умер. Мать раскатывает тесто, дочь расфасовывает конфеты для застолья после похорон, обе клянут отца, что ушёл так невовремя. Денег нет, дочь на седьмом месяце, но справятся. Через год они приходят на могилу и у них всё более-менее хорошо, они вспоминают о Саше всё хорошее. Через два они готовят картошку на даче, а Сашу вновь призывают на фронт. Женщины отказывают ему в этом развлечении: вторых похорон они не перенесут.

Вместо сцены — подвал молодёжного театр с венттрубами и какой-то железной поддерживающей конструкцией. Стол трансформируется в надгробие, надгробие становится полом: это наша земля и мы по ней ходим. Конфеты — реквизит для поминок и одновременно связь Саши с миром живых: он так их любит, что не готов соблюдать правила невмешательства. Сильнее них — только чувство долга. «Все наши ребята уже пошли на фронт, почему вы мне не разрешаете?»

Минималистичность декораций должна способствовать повышенной эмоциональной отдаче. Сюжет бьёт очень близко: в матери я узнаю свою бабушку, для которой её «Саша» всё ещё где-то рядом, и иногда нет-нет да оговоришься. В Украине этого спектакля как будто никто не умирает до конца. Между окончательной смертью и повторением всего ритуала прощания лучше выбрать первое. Третья часть даёт женщинам именно такой выбор: даже если время выхолощило все плохие воспоминания, готова ли ты знать, что человек снова жив, пусть и не с тобой? Оказывается, что жизнь — это не только радость сосуществования, но и постоянное ощущение неизбежной смерти. Радость только в том, что это ощущение неизбежно закончится.

Спектакль слишком прост. Будто экранизация художественного рассказа: всё по рельсам, в трёх частях, с завязкой и ярким пятном в финале. Мне не хватило театральности, какого-то второго или третьего дна, какого-то крюка, которым спектакль зацепился бы в голове и ворочался там, медленно концентрируясь в новое понимание. Я пережил чувство утраты вместе с актёрами, но оно было каким-то ненастоящим. Актёры как будто не понимали, что они в спектакле, и делали вид, что так жизнь и происходит. Это слишком просто и прямолинейно: такие спектакли хороши для девятнадцатого или середины двадцатого века, но не для нынешнего времени. Могло быть лучше.