Вижу на экране неподвижных людей в исключительно пастельных бежево-коричневых и сине-голубых оттенках. Понятно: Рой Андерссон. Опоздал на начало и, кажется, проспал конец, поэтому фильм пронёсся вереницей утрированных сценок из европейской жизни. Вот толстяк читает газету, пока официант проделывает ритуал знакомства с новым вином. Или мужчина тащит крест под крики «распять!», пока за ним наблюдают люди из кафе и с обочин. Папа открывает зонтик насквозь промокшим дочке и себе по пути на чей-то день рождения. Гитлер осознаёт, что попытка завоевания мира проваливается.

У всех случаются мгновения слабости, и в этот миг окружающий мир как будто замирает. Люди как будто останавливаются, чтобы вобрать в себя позы окружающих, текстуру и расположение стен и столов, зелёный цвет дерева. Кажется, европейскую цивилизацию ничто не пошатнёт: ни разлитое вино, ни выпитое. И хочется, чтобы пошатнуло. «Остановитесь!» «Да какого хера!» — любая реакция взорвёт этот мир, сделав его ярче, жизнь насыщеннее.

Работницы ЖЭСа закрашивают граффити и надписи на стенах. Художник Захар прислоняет к стенам огромный холст и рисует картины, вдохновляясь разноцветными прямоугольниками. Ведь для них женщины как будто специально выбирают разные цвета, никогда не совпадающие с фоном. Этим они превращают стены домов в непрерывную выставку современного искусства в жанре «фупрематизма». Но взгляд прохожих и милиционеров на их работы отличается от взгляда на Захара, хотя тот и стены не трогает, и людям не мешает.

Хотя, пожалуй, Захар мешает. Люди не могут пройти мимо, чтобы не выразить своё отношение к его работам. И к жизни в целом. Кто-то пытается выяснить, «что хотел сказать автор», кто-то видит в слое краски динозавров или угрозу порядку. Всё это настолько странно наблюдать в контексте совершенно безобидной работы художника, что зал смеялся весь фильм. Рисуют на экране все: Захар, Зина и Инна из ЖЭСа, солдаты на параде техники, оператор — выискивая кадры с особенно контрастными цветами среди рядов высоток. Этот фильм прежде всего про цвет в кажущемся серым городе, пятьдесят оттенков «сахары», как называет свой арсенал Зина.

Закрасив десяток холстов, в одиночку и с помощью прохожих, Захар выставляет их в галерее, где на фоне показывали фрагменты этого фильма, а посетители точно так же пытались понять, что изображено, вместо того, чтобы, как Захар учит в начале фильма дядю, замолчать и почувствовать. Выставка серьёзная, и заявка тоже: одну из картин забрала национальная галерея Беларуси, сделав Захара самым молодым из художников, там выставляющихся.

Выставка и ослабляет фильм: уже непонятно, что здесь первично. Да, Максим Швед пришёл к художнику и предложил этот проект. Но затем фильм стал историей создания выставки, важность последней превысила важность документалки. Теперь это бонус-трек к ней, который делает то, что картинам не нужно: объясняет. Не самостоятельный комедийный фильм, а своеобразный капустник. Причина в людях: хорошая документалка о них, а не о творчестве. Потому что о творчестве — сам результат этого творчества. Ни Захар, ни Зина, никто не раскрыт, они определяются через свою работу. И хотя смотреть было весело, в конце было ощущение, что впечатление неполно, что оно было бы сильнее, если бы мы зашли на выставку, а не смотрели про её создание.

Девушка занимается йогой на пляже. К ней подкатывает парень — архетипический гопник. Она быстро собирается и молча сваливает на станцию. Он догоняет, она рвёт в лес. Не скрыться. Непонятно, что ему нужно, но опасность прямо льётся с экрана.

Сорежиссёр Кирилл Галицкий перед показом объяснил, что это фильм про конфликт разных взглядов на мир, которые не позволяют общаться, и продолжил защищать этот тезис после. Мол, это совершенно нормальное поведение, ребята просто воспитывались в разной среде, поэтому они разные паттерны общения считают нормальными. Этот фильм ни в коем случае не про насилие, что бы не говорили зрители, а именно про конфликт.

Возможно, если бы сорежиссёрка и со-сценаристка Светлана Козловская была в зале, она бы повернула дискуссию в продуктивное русло. Потому что сценарий абсолютно гениально показывает разные виды насилия, которым настолько пропиталась белорусская реальность, что многие даже не воспринимают его таковым. От поворота велосипеда в первых кадрах до «ну чё ты ревёшь» в последних (контролёрша, актриса из Петербурга, великолепно транслирует нечуткость) чувствуешь угрозу, хочется закрыть лицо руками и сбежать, как главной героине. Не сомневаюсь, что многие, если не все, в зале сталкивались с элементами того, что увидели на экране.

Фильм никак не комментирует происходящее, не определяет точку зрения авторов, а лишь рассказывает историю. Его неприятно смотреть, но он отлично сделан: актёры транслируют настоящие эмоции, сцены длятся столько сколько нужно, звук не обращает на себя внимания. Да что там, они целый поезд сняли на четыре часа, чтобы сцена в вагоне получилась идеально! Любую интерпретацию вносят обсуждающие. После фильма зал мог бы восторгаться тем, как хорошо передана атмосфера взаимодействия с гопником и чувство бессилия от того, что людям вокруг это нормально. Вместо этого все офигевали от точки зрения Кирилла. Настолько завелись, что это затмило первые минуты следующего фильма, в голове строились реплики для продолжения спора. Сам по себе этот эффект — тоже заслуга сценария, совершенного в своей нейтральности и правдивости.

Мария Новикова летала в Чечню в 2002 году, где сняла репетиции детского ансамбля танца «Даймохк» под управлением Рамзана Ахматова. Они подружились, и встретившись с ним в наши дни, она поняла, что нужно делать фильм про ансамбль. Слишком многое изменилось за полтора десятилетия, после чеченской войны и пришествия к власти Кадырова. В новой обстановке танцоры уже не представляют регион перед другими странами — теперь они задаются вопросом, зачем они вообще танцуют.

Чечня — регион умолчаний. Марию просили много не упоминать. Например, хотя дома многих героев фильма бомбили, ни разу не упоминается, что война была с Россией. Кадыров существует где-то на периферии сюжета, хотя понятно, что без него в республике ничего не происходит. Все персонажи из хрущёвки в старых кадрах переехали в двухэтажный замок с белоснежными креслами, но какой ценой — молчат. Молчание Рамзана со сложным выражением на лице проходит через весь фильм и определяет отношение ко всему, что происходит. Всё сложно.

Бывшие танцоры выросли и ушли из танцев на другие работы. Им повезло: они занимаются тем, что нравится, что приносит деньги и не требует сделок с совестью. Современный «Даймохк» продолжает выступать — только это уже не репрезентация республики. Из ансамбля получилось какое-то царское увеселение, украшение лестниц во время прохода важных гостей и развлечение на бойцовском ринге между выступлениями. Дети танцуют за сеткой там, где только что люди месили друг друга в кровь, а напротив разлеглись у стола яств Кадыров с Хирургом. Мария не избежала соблазна комментировать за кадром, но такие картинки сильнее любых слов. Слова забылись, растерянных танцоров в камзолах в зале торжеств помню до сих пор.

Малеонн — современный фотохудожник, который делает искусные портреты и механизмы. Его огорчает, что отец Ма Ке, когда-то режиссёр шанхайского оперного, теряет память. Малеонн пытается обратить процесс единственным способом, который знает, — через искусство. Он ставит пьесу для механических человечков про сына и его отца — бывшего лётчика, который теряет память, но сын изобретает машину времени, которая её возвращает.

Когда Малеонн мазками тонкой кисти набросал первый эскиз механического человечка, а на фоне цитировал письмо к ребёнку: «пойми, вечности не существует в этом мире», я почувствовал, что история предопределена, и к финалу я буду рыдать. Фильм удивил, не пойдя по очевидному пути взаимоотношений сына и отца. Эмоциональный пик был в середине, когда сын опустил голову на плечо Ма Ке и чувствовалось, что без всей этой истории они бы так не сблизились.

Фильм про постановку — и как сложно, оказывается, войти в театр! Шесть расчётных месяцев превращаются в год, год — в два, деньги заканчиваются. Прямо как в IT-разработке, тестовые прогоны зажигают новые идеи, перфекционизм не даёт поставить точку. «Желаю найти себе жену» — загадывает Малеонн на свой день рождения. Через много лет, к премьере своей пьесы, он успеет позабыть об этой шутке. Продюсерка на показе рассказала, что художник оставил постановку другим и вернулся к оформлению галерей. Его можно понять.

Документалку снимала американская компания, и это сквозит: идеальная картинка, голливудский монтаж, музыка, которая напоминает все эмоциональные фильмы одновременно. Но больше всего, до степени смешения, она напоминает фортепианные темы из «Лоста» и «Вечного сияния разума». Это сразу заставляет искать параллели между фильмами: там и там персонажи стремятся обойти неизбежность времени, и находят одинаковые решения в финале. Главным было вовремя остановиться и осмотреться, и это ощущалось очень китайским, правильным завершением истории.

Александр живёт в Беларуси, брат — в Израиле, его украинская бабушка Зина осталась в Крыму, сестра Зины сбежала с Донбасса в Россию, а соседка бабушки топит за Путина. На этом фоне Александр собирает всю семью отметить восьмидесятилетие Зины. Может, удастся уговорить её уехать из аннексированного Крыма к детям в Беларусь.

Документалистам повезло: они могут сделать такой семейный альбом, что ни одному фотографу не снилось. Запечатлеть не только как выглядят члены семьи, но и их мысли, историю, взаимоотношения с соседями и родными. Фотоальбом работает только в связке с памятью: «вот это мы на гору всходили, а здесь мы с Петей, он в Америку уехал». Этот фильм — натуральный семейный альбом, который полный зал зрителей смотрел с удовольствием, посмеиваясь от неловких фраз и взаимодействия внуков и бабушек.

Поразительно, как никто не смотрит в камеру, персонажи живут и радуются друг другу, не подбирая слов и одежды, чтобы кадр получился покрасивше. Что не удалось «Беларусьфильму», Александр снял будто не напрягаясь. Украинские народные песни здесь заменяют историю, и это работает. Кадры прибрежных шалманов и выступления «Евпатория, любовь моя» создают атмосферу крымского городка лучше любых пролётов и справок. Даже закадровый голос, который портит многие фильмы, здесь работает: заменяет члена семьи, который переворачивает страницы фотоальбома и рассказывает, кто есть кто.

Главная неожиданность фильма, которую, наверное, не предполагал даже режиссёр, — что фильм не о бабушке, а об Александре. Ни одного персонажа он не раскрывает: их взаимодействия кажутся наигранными, что кульминирует в народных песнях, которые бабушки поют по распечаткам. Даже история Зины не кажется режиссёру интересной. А кажется — собственный взгляд на мир. Он сквозит во всех беседах. Александр показывает себя нетерпимым, непоседливым, максималистом — то есть, молодым человеком. Когда родные пожилые люди тебя характеризуют, ты слушаешь, а не насмехаешься, как режиссёр. Внук мог бы многое получить от бабушки — но делает лишь живые снимки в свой фотоальбом.

Единственное, чего не хватает, — сюжета. Для slice of life недостаточно каждодневной рутины и длинных планов. Для завершённой документалки — какого-то финала. Люди прилетают, разговаривают, улетают, бабушка задумывается о переезде. Рамки понятны, но единственным приемлемым финалом, кажется, мог бы быть кадр, когда Зина покидает дом с чемоданами. Но для этого нужно съёмочное время — а ради красивого сюжета жить несколько лет с бабушкой не каждый готов.

У Павла проблемы. Заказчик не принимает его рекламный ролик. Жена беременна и требует непонятного. Мама умерла, и ему пришлось ехать в родительский дом на похороны. Его отец, Васил, тяжело переносит потерю: бросается то в рисование, то в эзотерику, оставишь на час — ляжет в лесу голым спать. Слишком много проблем для одного дня: соберёт ли Павел всё, что разваливается?

К середине фильма понимаешь: Павел — непроходимый мудак и лжец. Один из тех архетипичных людей, которые ищут выгоду во всём, и из-за этого пропускают всё действительно важное. Поняв это про Павла, с сюжетом смиряешься — и финал, где он, наконец, расслабляется и открывается отцу, на секунду кажется следствием роста персонажа. Оба актёра великолепны, своим мастерством не дают отлипнуть руке от лица.

Поначалу хочется определить «Отца» в роад-муви, где герои в путешествии. Они действительно постоянно куда-то едут, вот только маршрут их больше запутанный клубок, чем линия из А в Б. Васил травмирован и бежит просто потому что не бежать нельзя, иначе он останется с собой. Павел уже давно не с собой, его направление всегда «отсюда», но отец его заземляет и возвращает в дом. И оказывается, что именно в доме было то, что они оба искали. Красивое завершение неровного фильма.

Болгарский язык в вывесках оказался очень похож на русский, хотя в Косове мне намекали на обратное. Но на слух его воспринимать совершенно невозможно, приходилось читать английские субтитры (русские загораживали зрители). Очень необычно читать русские слова на экране, а потом наблюдать «Бюфет».

Лучшее место на свете **

Мышонок в голодающем подземном городе узнаёт о волшебном Амбаре, где полно зерна и можно жить — не тужить. Преодолевая peer pressure, мир рабства и денег, он туда попадает, но амбар оказывается ловушкой. Чудесная идея и изобретательная визуализация мира — от дома под землёй до горы камешков и амбара — вавилонской башни, опоясанной огненной шерстью невидимого кота. Но тон нравоучительный до зубовного скрежета, невыносимо. Что ни фраза — то мораль. «Выходит, без забот не найдёшь беззаботной жизни?» и прочая мудрость наших предков. Право, если бы не выпендривались и дали бы героям нормальные слова, получилось бы идеально.

Магистр свободных искусств —

История Франциска Скорины: от детства с любопытством в сторону букв через юношество в институтах с любовью к наукам до этапного события: печати библии на белорусском языке. При участии антропоморфного тигра, «бакалавра усих вядомых наук». Непонятно, зачем смотреть эту экранизацию википедии. Анимация неуверенная, ничто ничего не касается, линии едва различимы, стили сменяются без видимой причины. Единственное хорошее на экране — густой снег. Музыка невпопад, персонажи будто срисованы с гравюр: безжизненные, зато узнаваемые. Хотел бы знать, как определяли своего зрителя авторы. Как школьника, которому не избежать просмотра на уроке?

Легенда о гуслях *

Мальчик из голодающей семьи продал последнюю игрушку, дудочку, за кусок хлеба. Отец ушёл на войну, которая разрушает семьи, и единственный шанс на радость — найти его. Он спросил у ясеня и прочей природы, и нашёл поле, где готовилось сражение. Но сила музыки из свежепостроенных гуслей смягчила сердца и все помирились. Ну такое. Для мультфильма, в котором музыкальный инструмент важнее прочего, здесь разочаровывающая музыка, напоминающая музыкантов в переходе, подключающих аккомпанемент для большего эффекта. Ну а без музыки разваливается и остальное: вокруг визуально интересного поиска отца — мрачные и технически унылые картины.

Данте. Беатриче —

История Данте, писателя и любовника? Наверное, потому что здесь Данте ни пишет (декламация стихотворения вообще не пришей), ни взаимодействует с возлюбленной. Сцены не связаны друг с другом, всё разваливается, важные части истории тупо опущены. Анимация жуткая, перекладочная: никаких лицевых движений. При всём желании понять, о чём фильм, я не смог найти связного повествования. Даже простая мораль могла бы спасти этот мультфильм, но её заменили протокольной фразой «в 1301 по политическим мотивам Данте был изгнан» (чудовищный выбор слов, автор как будто не говорит вслух) и абстрактной романтичной песней.

Чертополох ***

В мрачном замке злой волшебник требует принцессу в жёны, грозя обратить её в камень, а на окраине страшного государства объявляется парень, которых хочет научиться пугаться. И это лучший мультфильм программы! Распиливание человека на части и засовывание в мясорубку, совершенно уморительный злодей без плана «б» и страшный волк, который разумно предпочёл человечине консервы. Поверх этого — цветомузыка. Не фильм, а праздник; достойный продолжатель духа «бременских музыкантов», пусть и без песен.

Красавец и чудовище *

От авторов «Лагодного волка» я ждал такой же связной и развлекательной истории. Когда в первых кадрах лягушки-родители выбирают любимого сына и назначают его Аполлоном, я напрягся: хорошие родители так не поступают. Когда корову сменила Лохнеска, я понадеялся на белорусский вариант «Улитки и кита». Но вместо этого два персонажа начали в мечтах выяснять, кто выше, а кто красивее, и парить в мечтах среди звёзд. Летели всё выше, наконец, пришли к морали, что не важно, кого называют чудовищем, а кто тут мелкий, — и фильм внезапно закончился. Не произошло ничего. Веселиться было негде, следить за героями — тоже. При том, что все авторы — великолепные, опытные, умелые люди, непонятно, что в процессе пошло не так.

Тренировочный дом для будущих служанок-филиппинок. Улица вечно залита водой, отчего девушки в доме будто на корабле, тренируются готовить ужин, стелить постель и драить туалет. Две недели они учат правила этикета и делятся историями с прошлых работ. Хорошие хозяева — редкость, про них и рассказать нечего. Зато про неприятные замашки жителей нефтяных азиатских стран мы услышим немало.

Сложно представить, каково быть служанкой в чужом доме на двухгодичном контракте. Никакие тренинги не подготовят к разлуке с семьёй, жизни в чужой стране без знания местного языка и контактов, кроме агентства. Собравшись вместе, девочки смеются или строят серьёзные лица, разыгрывая сценки из работы. Но под каждой улыбкой чувствуются слёзы, выплаканные на прошлых контрактах, то и дело пробивающиеся помимо воли, невпопад. Когда тренинг закончится и девушки пойдут регистрироваться в программе гувернанток, кому-то достанется наблюдение за чужим ребёнком, а кому-то — полный дом недовольных братьев и вредных стариков. Ни одна из женщин не идёт в эту работу добровольно, и то, что правительство поощряет её, страшновато.

К сожалению, фильм не следует главному правилу кино: не рассказывать, а показывать. Женщины рассказывают и рассказывают истории, иногда они доводят их до слёз. И ты такой: ну окей, да, это было тяжело, хозяева мудаки. Но ничего, что могло бы зацепить эмоции, не происходит. Они ходят из комнаты в комнату, прибираются, расставляют тарелки. Несколько красивых кадров — особенно стирка белоснежных скатертей — работают в моменте. Истории нет, только набор сцен и баек.

Распрямляется документалка только в финале, когда девушки покидают дом и идут ко врачу, на регистрацию, ходят по визовым кабинетам. Разговоры прекращаются, начинаются длинные планы филиппинского вечера, мотоциклов, бороздящих улицы-реки, бюрократов, таскающих огромные тюки регистраций филиппинских домработниц. «Сингапур янв-апр», «Израиль янв-дек 2016». Только когда с экрана пропадают героини, к ним появляются какие-то чувства. Но «Рома», всё равно, показала жизнь домработницы так, как никакой документалке не снилось.

Участковый Александр обходит дома в своих деревнях. Там сплошь алкоголики-тунеядцы.

Реально, это весь сюжет. Светлых пятна два: красивая съёмка дождя, которая превращает деревню в нуарное место, где каждое движение имеет значение. И два напившихся деда: пока одного пинками выгоняют из мира мёртвых («нормальное у тебя давление, вставай!» — «у него было три промилле, представляете?»), другой декламирует стихи на камеру. Сорок минут, из них пять хороших. Неудивительно: на съёмки команде дали шесть-семь дней, что за это время можно найти? Даже настоящего участкового найти не удалось: взяли бывшего.

В фильме плохо всё. Картинка постоянно смывается. Голоса местами режут слух, звук недоделан, музыка обрывается посреди титров. Монтаж не даёт сюжету подышать: я считаю, что фильм — он как комикс, живёт между кадрами. Здесь нет пространства между кадрами, всё в лоб: вот человек, вот другой человек, вот диалог. Люди не успели привыкнуть к камере, даже Александр то и дело оглядывается в объектив и ведёт себя чертовски ненатурально. Вживую он великолепен, но времени на адаптацию не было.

Кто-то из зрителей задал вопрос: «а почему в вашем фильме только мужчины?» — «Мы встречали женщин, но вы же понимаете, пьяные женщины не так забавны, как мужчины, поэтому решили не вставлять». Этот ответ режиссёра показывает отношение группы, которые все городские, к деревне: там же одни пьяницы, ловить нечего. Камера не задерживается ни на ком, единственное светлое пятно с тем дедом и стихами — удача, вызванная тем, что группе не удалось сколоть из очередной избушки по-быстрому. Вместо того, чтобы проникнуться каждым персонажем, они по-быстрому снимали их диалог с участковым и ехали к следующему участку. Обход формально заснят, но ни картины деревни, ни идеи сверх того, что пьянство — это плохо, у авторов не получилось.