Серёже звонит курьер: несут посылку, пробудут час. Все трое заходят, садятся и ждут положенный час, скрашивая ожидание песнями и демонстрацией предметов первой необходимости. Правила есть правила, да и что с хорошим человеком не посидеть? Даже если он такой нервный.

Ничего не зная о сюжете, я ожидал продолжения «Человека из Подольска»: слегка поверхностного, лобового, но увлекательного зрелища. Тем более, что иногда их играют вместе. Завязки похожи: совершенно обычная ситуация, обычный диалог, в котором одна фраза вывернута метафорой наружу. И из неё сыпется сюрреализм, приправленный агрессивной заботой о случайном человеке, отгородившемся от мира.

Увы, этот спектакль разочаровал — до того, что всю вторую половину я сидел с воображаемой рукой на лице. Все невыносимо переигрывают, изрекая банальности. Серёжа устаёт бояться курьеров через час, но сценарий его не отпускает. Курьеры устают развлекать Серёжу, но сценарий подкидывает им одну тупую игру за другой — что твой тамада. Финал, как и в прошлый раз, автору не удался, и Богославскому приходится его переизобретать.

Проблема исключительно в исходном материале. Понятно, что хотел сказать автор: вот есть люди, которые технически продвинутые, которым ничего не стоит сделать офигенное приложение или пройти айкью-тест. Но эмоциональный интеллект на нуле: они боятся незнакомых и не знают базовых правил мира. Суть открывается с появлением жены Маши, которая полная противоположность Сергея: ведьмически мудрая, пусть и без оплачиваемых знаний. Быстро понимает, что курьеры безобидны (что залу видно с первых минут), зато видит, чего нужно бояться на самом деле.

В вопросе посылки Серёжа не тупой — просто неначитанный. Нил Гейман хорошо вбил в голову, что подарки от магических существ принимать нельзя. Практически в каждом его комиксе возникает та же ситуация, что в этом спектакле: вот непонятное, но влекущее нечто, сделанное специально для тебя. Но развернёшь — и будешь расхлёбывать последствия всю свою жизнь. Не думаю, что я сам пройду такой тест, но одного напоминания от жены мне хватило бы. А что Сергей не слушает жену — это проблема почище всей этой катавасии с курьерами.

Разочарование после пьесы вызывает внутренний вопрос: «и это всё?» Из одного противопоставления делать пьесу — это нужно быть реально мастером. Дмитрий Данилов не мастер театра. «Человек из Подольска» был аномалией, удачей новичка. В момент, когда понимаешь, что происходит, спектакль резко перестаёт быть увлекательным: остаётся досиживать, понимая, что ничего нового или неожиданного уже не увидишь.

Можно откопать более глубокий слой: это спектакль про аутизм. Как видит мир человек с аутизмом — много людей, которые зачем-то наседают, кричат, требуют непонятного. Правила мира загадочны, хочется структуры, понятности: «открыл дверь, расписался, забрал посылку» — повторяет Сергей, пытаясь образумить окружающий мир. Он не тупой, а в панике от того, что незнакомые люди вошли и порушили его рутину, на которой держалось его спокойствие. Приходит Маша и успокаивает ситуацию, проговаривая Сергею правила и оберегая его от сложности человеческих взаимоотношений.

Эта теория могла бы сделать спектакль глубже, если бы не побочные эффекты. Потому что получается, что автор всю дорогу шеймит людей с аутизмом: мол, вы просто тупые, общаться с вами бессмысленно и скучно, но хоть деньги в дом приносите. Из череды сцен, где Сергей просто не проявляет эмоциональный интеллект, спектакль превращается в непрерывное насилие, где не Сергей не может понять, а все остальные не могут понять ситуацию и измываются над персонажем. Не оправдывают свои айкью сто сорок. Смотреть целый час на насилие сложнее, чем на просто скучное растягивание одной мысли.

Дмитрий Богославский вытягивает спектакль, как может. Хитрым дизайном сцены и атмосферной музыкой, вскрывающей изнанку происходящего: будто слышишь всю статику между проводов, интерференцию с «Подольском». Ковёр из десятка ковров транслирует среднестатистическую квартиру. Симметричная сцена не только объединяет две трибуны зрителей, давая им идентичный обзор, но и помогает искривить пространство, подстраиваясь под реальность эпизода. Курьеры будто весь час собирают из своих кубических сумок какой-то пазл — пока приход Маши не показывает, что единственный способ его сложить — это убрать их. Чрезмерная экспрессивность актёров нервирует не только Серёжу, но и всех зрителей. Но без неё было бы совсем непонятно, зачем тут сидеть.

После просмотра у меня чувство, что я не приобрёл, а потерял: воспоминания о «Человеке из Подольска» под воздействием этого спектакля начали слегка расползаться по швам. Это были худшие полтора часа, что я провёл в ок16. Один плюс — как и с марвеловской «Войной бесконечности», я рад, что гештальт закрыт и можно больше не смотреть постановки Данилова.

Первую, наверное, половину спектакля я ничего не понимал. Красивая девушка поёт испанское «я Бога молю», произносит слова о любви о обожании, на фоне кривляется парень — явно автор этих слов, иногда адресат, он безмолвен, — и при этом в голове вертятся статьи про вознесение женщины на пьедестал как форму насилия.

Очередной спектакль Юры Дивакова укладывается в формат «крестового похода»: он основан на невероятно древнем тексте без очевидного смысла, который понять одновременно невозможно и каждый понимает по-своему. Сцена снова насыщена символами: капающая с потолка кровь, длинный стол, помещающий зрителей на место сотрапезников и бесконечно их отдаляющий, непонятные аквариумы. Речь фрагментарна и безэмоциональна, но со взрывами и неестественными переходами, с повторами, повторами, повторами: три раза для успешного колдовства.

Наконец, пожар рыжих волос Марты Голубевой и её образ как воплощение всех метафорических женщин в религии. Она в этой пьесе отвечает за возвышенное, за духовную часть любви, за субъект. Эльдар долгое время проводит в медиаэкране, танцуя и кривляясь, он эпатирует публику — и та долго ругается на него, уходя со спектакля. В нём сконцентрирована плотская сторона, он предельно телесен, он ест плоды чёрт знает чего, его тянет к женщине, для него всё — объекты желания. Слова у мужчины и женщины похожи до смешения, не важно, кто что говорит: в финале они объединяются в серии статичных полурелигиозных картин.

А затем я вспоминаю свои мысли из начала спектакля про насилие, потому что за внешними атрибутами любви наполнение не поспело, и относясь друг к другу как к объектам, персонажи заканчивают совсем не так, как предполагала песнь.

Либретто спектакля нам выдали при входе, и там та же история, что в википедии, пересказ сюжета от первого до последнего действия. Читать его смысла не было, это же не драматический театр: самое интересное заключено в интерпретации и в ощущениях от действия.

Актёры играют детей, которые в гротескных костюмах изображают взрослых. Они голодны и едят траву в поле — но в отсутствие травы по заветам Марии-Антуанетты приходится есть пирожные. Блаженная девочка Бланк рассказывает про Стефана, который принял бородатого мужика за Иисуса и собирает крестовый поход. Новая весёлая игра во взрослых — какой ребёнок может устоять? Слово за слово — и вот дети выходят из города, оставляя за спиной горящую церковь.

Каждое действие выбивает из колеи: чудовищные костюмы: зачем? Ужасный скрежет из колонок, заставляющий вздрагивать, гротескный половой акт, утрированные беседы за столом, театрализованное подземелье церкви. Странно для взрослого — но, пожалуй, очень близко к ощущениям детей, которые ещё не знаю причин и принципов, но ощущают происходящее вокруг по-своему. Гром — не разряд тока в небе, но пугающий шум, а родители занимаются какой-то смешной фигнёй. Весь спектакль собран из детской игры, но не умильного копошения в песочнице, как сейчас принято, а переосмысления реальности.

Взрослые актёры играют детей, которые играют взрослый сюжет про детей, которых увлёк взрослый нарратив про крестовые походы. Глубина вложенности смыслов порождает абсурдные образы — и одновременно даёт почувствовать, почему обещание святого похода захватило детей. Дальше от этой всей взрослой фигни, какая разница, где есть траву, — дома или в горах, святой кубок на горизонте — обещание вечной игры.