Альманах из трёх частей. Никита, Алексей и Юлия снимают короткий метр на основе нескольких дней жизни. Титры умещаются в один кадр, все работают операторами и монтажёрами друг у друга. Как и полагается альманаху, впечатление от сегментов неровное.
Никита будто взялся за идею буквально: почти всё действие происходит в квартире его подруги Оли, у которой он ночует, смотрит с ней сериалы и завтракает. Камера ловит каждую милую мелочь: неуверенность Никиты во взаимоотношениях с тёщей, клички, которыми Оля называет его в дверях, стремление бросить всё и разбираться со сломанной кроватью и то, как Оля не без труда выносит приступы самоуничижительности Никиты.
Бросается в глаза, как хорошо сделан сегмент. Кадры идеальной длительности (разве что выступление Лил Пипа затянуто), все слова отчётливы, камера ни разу не уплывает и всегда в нужном месте. Фильм легко принять за документальное кино, и моменты нарушения трёхсполовинной стены, когда герои обращаются не к зрителю, а к оператору («А где наш оператор? — Он устал»), работают на это впечатление. Будто операторы следовали за Никитой и его девушкой всю неделю, и потом он нарезал полчаса лучшего материала, найдя какой-то внутренний сюжет. Да так, что зрители смеются и замирают, пока на экране герои мастерски оформляют свои мысли в слова.
Но это не документальное кино. Герои почти дословно повторяют слова и свершают действия, которые они совершали наедине друг с другом несколько дней назад. Их несложно вспомнить — но невозможно идеально повторить. В фильме каждый становится лучшей версией себя: персонажи получают шанс вести себя и говорить так, как придумываешь опосля, в душе или в дороге. Как бы Никита и Оля не старались соблюсти документальность, они говорят чуть литературнее и двигаются чуть осмысленнее, чем делали это в первый раз. И, конечно, у них есть возможность не проживать неинтересные фрагменты своего прошлого.
Именно на том, что обычно вырезают, концентрирует Юлия Шатун свой сегмент. Начинает она с длинного диалога со своим братом на фудкорте минского вокзала. Как это обычно бывает, разговор прыгает с темы на тему, но постоянно возвращается к выбору между «хлебами» и «свободой»: жизнью ради денег или ради творчества. Брат весь в своей технической работе и не особо стремится к творчеству: его немного смущает, что ему комфортно в своих «цепях». А Юлии приходится работать, чтобы было, что есть, но она предпочла бы всё время уделять творчеству. Невозможность этого её явно тяготит.
Диалог через некоторое время — слишком длинное для обычного фильма — начинает напоминать подкаст. Я не раз слышал такое: двое людей долго обсуждают одну тему, стоя на месте, они вспоминают всё, что им важно, стараются не уплывать мыслями слишком далеко, но в реальности только уменьшается пачка картошки фри да заканчивается пиво. Юлия и её брат уходят, но не взаправду: мы ещё долго слышим их закадровый диалог: «подожди выключать, пусть уборщица её раз пройдёт». Сколько из сказанного было повтором, а сколько — новыми мыслями после нескольких дней обдумывания?
Юлия выходит из станции метро «Борисовский тракт» и идёт к своему дому. Звуки приглушены молчащими наушниками, везде лежит ноябрьский снег, спутников нет, кроме оператора и его помощника. Мы смотрим на лицо Юлии, затем на дома и дорогу позади неё. Иногда развлекаемся случайными прохожими. Понимаем, что это не документальное кино. «Три» — ответ на вопрос, который появится минут через пять. С третьего дубля восемнадцатиминутная сцена получилась. В ней ничего не происходит — и в то же время, происходит очень многое. Только не на экране, а у зрителя в голове. «Сегмент Шатун», как не раз его называли во время обсуждения на импровизированном афтерпати, привнёс на экран один из ярких приёмов современного театра: фокус на физическом действии, а не его значении или роли для сюжета.
Сначала я порадовался, что за четыре часа до премьеры я ехал на самокате ровно от дома Юлии до метро, и радовался узнаванию склонов и поребриков. Когда это наскучило, я задался вопросом, что такое коммерческое кино. Потому что вот этот проход, что я смотрю, — это явно оно: я заплатил деньги за билет, да и сегмент ощущается таковым. Но если я сниму себя на аналогичном маршруте, это будет кустарщина, которую не примут даже на ютуб. Привносит ли ценность фигура Юлии, или высокий уровень производства, или просто формат итоговой картины? Затем я понял, что ровно в противопоставление Никитие, который для своего сегмента выбрал самые интересные эпизоды, Юлия показывает, что большая часть жизни уходит на скучные и длинные действия, типа прогулки от дома до метро или одинокого поедания ланча. И хотя первым порывом на задание показать свои несколько дней будет приукрасить действительность, большая часть этих дней уходит вот на такие вот бездумные действия. Обратить на них внимание не так увлекательно, но важно.
Последний эпизод сегмента — работа Юлии, где несколько человек сидят за столом и что-то кликают в ноутбуках. Точно так же приходит и садится за свой компьютер Юлия — кажется, слишком яркая для этой комнаты, — и нажимает клавиши, двигает мышкой. Мы не видим её экран, да и он не важен: здесь опять привлекает внимание жизненность этой сцены, будто вытащенная из монтажной корзины какого-то более интересного документального фильма. Жизнь оказывается не в драме, а в таком деятельном молчании. Польза, за которую платят деньги, в том, что не пощупать, в точках на экране ноутбука, которые не всегда несут смысл даже для того, кто ими управляет. А деньги дают возможность встать по другую сторону камеры и создавать свою драму.
Алексей ходит по заснеженной траве между забором и подстанцией, грустно читает телефон за деревьями, разговаривает в тёмном кафе с девушкой ни о чём. От его сегмента веет ощущением потерянности: непонятно, что с отношениями, когда с одной стороны нуждаешься в человеке, а с другой — приходится извиняться за пропущенный день рождения. И какой-то неровностью, несобранностью, выражающейся в неаккуратном монтаже: то минуту смотрим на светофор, то кафе пропадает раньше, чем хотелось бы. Сюжет уловить невозможно, и теперь я думаю, что это было намеренно. Неустроенность жизни Алексей перенёс на экран так, что её почувствовали все зрители.
Фильм не документальный, он самим названием это говорит. Слово «драма» заставляет поначалу искать драму в сюжете, следить за перипетиями, кто что сказал, какие у кого цели. Этот подход не работает, потому что на экране жизнь, а в жизни нет цели и сюжета. В жизни есть одиночество — и, кажется, фильм именно о нём. О трёх разных видах одиночества: когда близкие люди помогают справиться друг другу с этим одиночеством, когда одиночество пересиливает близость, и когда одиночество принимаешь и перестаёшь воспринимать как фактор. Удивительно, что Юлия, единственная, кто не поместил свою пару в кадр, воспринимается наиболее цельной, уверенной в своём положении и не зависимой от других людей. Как победить одиночество? Познакомься с самим собою.